В Скандинавский странах дети следят за северными оленями - но все равно засыпают в стойлах, не дождавшись, когда олени, звякая бубенчиками, улетят в небеса.
В России дети подглядывают за Дедом Морозом - но всё равно пропускают тот момент, когда он, шаркая папиными тапками, оставляет под ёлкой необъяснимые детской логикой подарки: хотел компьютер, а получил набор "электронный конструктор".
А я шпионю за Новым годом. Когда он приходит по-настоящему?
В конце ноября, когда городские службы, матерясь, устанавливают стальные конструкции, слабо напоминающие не только ёлки, но вообще, что-либо сущее?
Или в двадцатых числах, когда в гипермаркетах появляются люди с тележками, одержимые икрой, мандаринами и Российским шампанским?
Или сейчас, когда я стою на остановке "Студенческая", прижимая к себе канадский лапник, за которым ехала через пол-города, нагруженная пакетами с фонариками, мишурой и прочими странными вещами, которые окажутся на помойке в конце января?
В бессмысленности ли обрядов истинное поклонение? Гекатомба Новому солнцу, кровью фонарей разлитая на грязном московском снегу. Улетающие в небо, и через минуту гаснущие разноцветные сокровища - хризантемы, звездочки, медленно стекающие огненные капли. Для всех - и ни для кого.
Новый год приближается тогда, когда мы начинаем ждать не чуда - но возможности заговорить о нём, понять, какого именно чуда мы хотим, и вообще, признаться себе, что именно чуда - бессмысленного, нематериального, чуда для всех - и ни для кого мы жаждем всей душой.
